Previous Page  15 / 376 Next Page
Information
Show Menu
Previous Page 15 / 376 Next Page
Page Background

цензуры, наша судьба была решена, и нам только давали довоёвы-

вать, допринести пользу». Но не только письма писал фронтовик

Солженицын—за дни и недели затиший накопился цикл «Военных

рассказов» (подлинники не сохранились), а главное, вспоминал он:

«Каждый день всё, что вижу и слышу,—записываю мелким почерком,

карандашом (на ходу) в блокноты военного дневника, самодельно

изготовленного мне бойцом из нашей звукометрической ленты,

другой бумаги не найти,—фронтовые случаи, судьбы, пейзажи, кон-

центраты чьих‑то рассказов, сценки, наверняка и зародыши замыс-

лов, пока неясные мне самому,—вот будет главное богатство, какое

я вывезу с фронта, если уцелею». К февралю 1945 заполнено уже пять

таких драгоценных блокнотов, но при аресте это «главное богатство»

брошено оперативниками в чемодан, осургучено и доставлено вме-

сте с автором на Лубянку. А там, на четвертом месяце следствия,—

блокноты «зашвырнуты в адский зев лубянской печи, брызнули

там красной лузгой ещё одного погибшего на Руси романа и чёр-

ными бабочками копоти взлетели из самой верхней трубы». Под эту

трубу на крышу Большой Лубянки выводили арестантов гулять.

«О, эта сажа! Она всё падала и падала в тот первый послевоенный

май. Мой погибший дневник был только минутной струйкой той

сажи… Сколько же гинуло в этом здании замыслов и трудов!—целая

погибшая культура… Всего обидней, что потомки сочтут наше поко-

ление глупей, бездарней, бессловеснее, чем оно было!..»

Из всего написанного в военные годы сохранился единственный

подлинник—тезисы доклада «Битва за Ростов», прочитанного лейте-

нантом Солженицыным в ноябре 1942 года для командного состава

артдивизиона. Он и представлен во втором разделе выставки наряду

с военными документами, ордером на арест и анкетой арестованного

капитана Солженицына.

Вослед потянулись одиннадцать лет тюрем, лагерей, ссылки, в эти

годы и произошло становление Солженицына-писателя, каким мир

узнал его, прочитав «Один день Ивана Денисовича». Но до того пово-

ротного года еще далеко, а пока, попав на «шарашку», где работают

заключенные-специалисты и где держат для них неплохую библио-

теку, Солженицын сверх 14-часового рабочего дня жадно читает,

открывает для себя ошеломительное богатство словаря Даля, кон-

спектирует книги по истории философии—и тайно пишет, снова

пишет. Рукописные подлинники тюремных стихов и начатой

на шарашке поэмы «Дороженька» не сохранились (автор сжигал их,

держа лишь в памяти), но уцелели фрагменты задуманного еще в юно-

сти романа о революции (начальные главы «Августа Четырнадцатого»)

и повести «Люби революцию», сбереженные вольной сотрудницей

шарашки, когда Солженицына отправили этапом в Экибастуз

(Степлаг). Их тоже может видеть посетитель выставки, вместе с кон-

спектами по истории философии и выписками из словаря Даля.

Три года этапов и каторжного лагеря оказались для Солженицына

высоко плодотворными: «Иногда в понуренной колонне, под окрики

Н. Солженицына. «Всем, кому не хватило жизни об этом рассказать…»

12 \ 13