20 / 376
Союза.—Протрите циферблаты!—ваши часы отстали от века.
Откиньте тяжёлые занавеси!—вы даже не подозреваете, что
на дворе уже рассветает. <…> Гласность, честная и полная глас-
ность—вот первое условие здоровья всякого общества… Кто
не хочет отечеству гласности—тот не хочет очистить его от болез-
ней, а загнать их внутрь, чтоб они гнили там». Положение писа-
теля в отечестве становилось не только шатким, но угрожаю-
щим. В Рязани с ним можно было расправиться без большого шума.
Неоценимую поддержку оказали Мстислав Ростропович и Галина
Вишневская, предложившие другу свой кров на даче под Москвой.
Еще через год, в октябре 1970, Солженицыну присудили Нобелевскую
премию: «За нравственную силу, с которой он продолжил извечную
традицию русской литературы». В Стокгольм лауреат, однако,
не поехал, опасаясь, что его не пустят обратно, отрежут от родины.
Нобелевские знаки писатель получил спустя четыре года, уже после
изгнания из СССР. Медаль и диплом нобелевского лауреата выстав-
ляются впервые.
Летом 1971 Солженицын, которого по‑прежнему не печатают в СССР,
открыто публикует в Париже по‑русски первый Узел «Красного
Колеса»—«Август Четырнадцатого», а сам уже погружен в следую-
щий, «Октябрь Шестнадцатого». Готовый «Архипелаг» пока «в засаде»,
ведь открыть его—это голова на плаху, и после «Архипелага» уже
не написать Роман о Революции. Солженицын решает публиковать
«Архипелаг» в мае 1975, но события опережают: в августе 1973
в Ленинграде КГБ выслеживает одно из хранений и захватывает
машинописный экземпляр.
«Со стеснением в сердце я годами воздерживался от печатания этой
уже готовой книги: долг перед ещё живыми перевешивал долг перед
умершими. Но теперь, когда госбезопасность всё равно взяла эту
книгу, мне ничего не остаётся, как немедленно публиковать её»,—
этими словами открывалось первое издание «Архипелага ГУЛАГа»,
вышедшего в свет 28 декабря 1973 в парижском эмигрантском изда-
тельстве «ИМКА-Пресс». С середины января 1974 в центральной
печати распалилась шумная газетная травля, с каждым днем нака-
лявшая градус «народного гнева». Навстречу несутся европейские
отклики: «Против вооружённых повстанцев можно послать танки,
но—против книги?», «Расстрел, Сибирь, сумасшедший дом только
подтвердили бы, как прав Солженицын». Западные журналисты
в Москве пробиваются к писателю: «Как, вы думаете, поступят с вами
власти?» Он отвечает: «Совершенно не берусь прогнозировать.
Я выполнил свой долг перед погибшими, это даёт мне облегчение
и спокойствие. Эта правда обречена была изничтожиться, её заби-
вали, топили, сжигали, растирали в порошок. Но вот она соединилась,
жива, напечатана—и этого уже никому никогда не стереть». Он объ-
являет, что отказывается от гонораров за «Архипелаг»: они пойдут
на поддержку семей политзаключенных в Советском Союзе (так
возник солженицынский Фонд помощи, работающий по сей день).