Через два месяца после ХХ съезда партии Хрущев распустил ссылку для осужденных по политической 58-й статье. «Летом 1956 года из пыльной горячей пустыни я возвращался наугад — просто в Россию. Ни в одной точке её никто меня не ждал и не звал, потому что я задержался с возвратом годиков на десять. Мне просто хотелось в среднюю полосу — без жары, с лиственным рокотом леса. Мне хотелось затесаться и затеряться в самой нутряной России — если такая где-то была, жила». В поселке Мезиновский, посреди мещерских торфоразработок Владимирской области, стал учить детей физике и математике теперь уже вольный учитель Солженицын.

А поселился он в соседней деревне Мильцево у Матрены Васильевны Захаровой. (Через полгода погибнет Матрена нелепой смертью, но вскоре постоялец своим рассказом поставит вечный памятник ей и ее двору.) В Мильцеве Солженицын «захлебно писал» роман «В круге первом», окончил первую редакцию. А следующий учебный год начал уже в Рязани, где пять лет, с 1957 по 1962, преподавал физику и астрономию в средней школе, а в свободное время писал тайно. Весной 1959 всего за полтора месяца написал рассказ об одном дне одного зэка, осенью — «Матрёнин двор». К началу 1960-го был закончен сценарий «Знают истину танки», до лета написаны автобиографические главы будущего «Архипелага». В эти годы в его писательский быт входит пишущая машинка, и все растет объем написанного и перепечатанного. «Важней всего и был объём вещи, — не творческий объём в авторских листах, а объём в кубических сантиметрах. Тут выручали меня ещё не испорченные глаза и от природы мелкий, как луковые семена, почерк; бумага тонкая, если удавалось привезти её из Москвы; теснейшая, строчка к строчке, без всяких полей и двусторонняя перепечатка; а по окончании перепечатки — сожжение всех набросков, планов и промежуточных редакций, и главного беловика рукописи тоже: один огонь я признавал надёжным ещё с первых литературных шагов в лагере. По этой программе пошёл и роман „В круге первом", и рассказ „Щ-854", и сценарий „Знают истину танки", не говоря о более ранних вещах».

И потому в этом разделе мы можем представить лишь один рукописный подлинник — рассказ «Захар-Калита». Все остальное — в авторской машинописи, приобретшей права оригинала. Такова и самая ранняя из сохранившихся редакций романа «В круге первом». Эта авторская перепечатка уникальна по своему исполнению и виду.

Осенью 1961 одна из таких необычных машинописей легла на стол А.С. Берзер, редактора отдела прозы самого либерального советского журнала «Новый мир». Странная на вид «пещерная рукопись» была перепечатана в соответствии с журнальными требованиями и подана главному редактору А.Т. Твардовскому со словами: «Лагерь глазами мужика, очень народная вещь». «В шести словах нельзя было попасть точнее в сердце Твардовского, — оценил позже Солженицын. — ...Как Твардовский потом рассказывал, он вечером лёг в кровать и взял рукопись. Однако после двух-трёх страниц решил, что лёжа не почитаешь. Встал, оделся. Домашние его уже спали, а он всю ночь, перемежая с чаем на кухне, читал рассказ — первый раз, потом и второй. Так прошла ночь, пошли часы по-крестьянскому утренние, уже Твардовский и не ложился. Он звонил и велел узнавать: кто же автор и где он. Особенно понравилось ему, что это — не мистификация какого-нибудь известного пера, что автор — и не литератор, и не москвич».

С той ночи Твардовский решил во что бы то ни стало опубликовать рассказ об одном дне Ивана Денисовича в своем журнале.

«Печатать! Печатать! Никакой цели другой нет. Всё преодолеть, до самых верхов добраться... Доказать, убедить, к стенке припереть. Говорят, убили русскую литературу. Чёрта с два! Вот она, в этой папке с завязочками». Отчаянными усилиями и сложными маневрами Твардовского рассказ был напечатан в ноябрьской книжке «Нового мира» за 1962 год стотысячным тиражом. В редакции журнала бесперебойно звонил телефон, благодарили, плакали, искали автора.

В библиотеках записывались в очередь, на улицах москвичи осаждали киоски. Вот вспоминает академик С.С. Аверинцев: «Чего стоило идти по Москве... видя у каждого газетного киоска соотечественников, спрашивающих всё один и тот же, уже разошедшийся журнал! Никогда не забуду... человека, который не умел выговорить название „Новый мир" и спрашивал у киоскёрши: „Ну, это, это, где вся правда-то написана!" И она понимала, про что он; это надо было видеть... Тут уж не история словесности — история России». В том же ноябре Варлам Шаламов писал Солженицыну: «Я две ночи не спал — читал повесть, перечитывал, вспоминал... Повесть — как стихи — в ней всё совершенно, всё целесообразно. Каждая строка, каждая сцена, каждая характеристика настолько лаконична, умна, тонка и глубока, что я думаю, что „Новый мир" с самого начала своего существования ничего столь цельного, столь сильного не печатал».

Эта «пещерная рукопись», так много изменившая в жизни нашей страны, недавно вернулась в Архив А.И. Солженицына, и ее можно видеть на выставке.